Напередодні церемонії ZD AWARDS «Співачка року» розмірковує, як не звалитися, балансуючи на двох стільцях «презренного формату». Далі мовою оригіналу.
Радостная Елка, намылившаяся уже во второй раз забирать премию ZD AWARDS в номинации «Певица года» на церемонии «ЗД» 19 апреля, буквально влетела в небольшой зал кафе на интервью, яркая, эксцентричная и в тот момент чем-то похожая на Жанну Агузарову в молодости. Темные очки, прическа-вавилон из груды густых черных волос и новые ботиночки на платформе с высоченным каблуком, которыми певица похвасталась с особенной нежностью. Елка — эмоциональная и открытая. Кажется, даже когда она сидит и разговаривает с тобой, ей уже очень хочется подняться туда, на сцену.
Елизавета Иванцив с 11 лет была Елкой: так ее прозвали друзья — и понеслось. Не мудрствуя лукаво и на сцену она решила выйти с детским прозвищем, ставшим теперь творческим псевдонимом. Сначала был КВН, в который певица играла в составе ужгородской команды, группа B&B, позже — контракт с рэпером Владом Валовым, лидером группы Bad Balance, продюсером, который заметил певицу на одном из фестивалей Rap Music. Елка начинала свою карьеру как яростная альтернативщица, но несколько лет назад круто сменила курс движения в сторону поп-формата. Хитом, принесшим певице ошеломительную славу, а также и первую премию ZD AWARDS в прошлом году, стал «Прованс». Хотя Елка и рассказывала тогда «ЗД», что страшно мучилась с этой попсовой безделушкой, и поначалу ее сильно невзлюбила, чуть ли не наступила на горло собственной песне и представлениям о добре и зле, записывая ее по настоянию продюсера. Однако и сейчас она не отказывает себе (ни в угоду «призрачной» популярности, ни «всемогущего» формата) в удовольствии делать что нравится. Сегодня ее можно увидеть и услышать как на большом концерте поп-звезд, так и в авангардном клубе.
— Елка, вы уже второй раз стали «Певицей года» на ZD AWARDS, а мы с большой радостью вручим вам 19 апреля в «Известия Холле» заслуженный приз. Насколько стабильным или случайным вы сами считаете свой успех? Насколько он повлиял на ваши жизненные приоритеты?
— Мне кажется, он не может быть стабильным. Слава, популярность — это эфемерные понятия, которые не могут быть величинами постоянными, поэтому я очень стараюсь к ним относиться спокойно и мудро. Здорово, что есть такой период в жизни, он мне приятен, дорог. Я наслаждаюсь всем, что у меня сейчас происходит, но стараюсь идти дальше. Когда у меня этого не было, я не была менее счастливым человеком, и, надеюсь, в будущем мое счастье никак от этого зависеть не будет. У меня с приоритетами в этой жизни все более-менее все стабильно. Спасибо огромное родителям — я поняла, что есть ценности, которые не продаются и не покупаются, но которые ты заслуживаешь, зарабатываешь. Я имею в виду отношение окружающих людей, ближний круг. Ведь когда тебе хорошо, ты видишь рядом огромное количество лиц, и каждый встречный готов разделить с тобой твою радость, важно, какие люди остаются с тобой, когда тебе плохо. Главное для меня — это близкие, те, кто рядом всегда.
— О секрете вашего успеха продолжают спорить и рассуждать. Кто «винит» внешность, кто — харизму, кто голос. А самой себе вы как объясняете свой феномен «неожиданной славы»?
— Внешность у меня, по-моему, как раз подхрамывает (смеется). А вообще, неохота себя расчленять и препарировать. У меня есть соображения на эту тему, но если я начну говорить о них всерьез, получится микросеанс самолюбования. Я очень этого не люблю — не от ложной скромности, я ей не страдаю. Просто, считаю, не должна этого делать.
— Это я к тому, что именно звездам часто задают вопрос «как стать звездой?» — и ждут всегда исчерпывающего ответа...
— Я была в жюри одного из т.н. шоу талантов и сама искала в человечке, выходящем на сцену, качества, которые цепляют аудиторию. Очень важна яркость, живость, способность мыслить, высказываться и обязательно честность. Я люблю искренних жизнелюбов и не терплю фальши. Слушатель не дебил, и IQ у него не ниже среднего, он моментально распознает вранье. Елейное ублажение и лесть со сцены — это самое ужасное, что может быть в мире. И еще в артисте должен быть изюм, прежде всего — в том, как он поет. Хороших голосов очень много, а тех, которые ты узнаешь, не видя «картинку», значительно меньше.
— «Прованс» — ваша визитка и пока высшая планка, которую вы, как сами признались, установили неожиданно для себя. Но теперь надо ее перепрыгивать. Вы уже готовы?
— Такими категориями должен мыслить успешный продюсер. Я пока не умею писать песни, но очень ревностно к ним отношусь, и каждую свою песню люблю. Существуют вещи, которые я считаю несправедливо недооцененными. Масс-медиа-культура сейчас работает по принципу «формат — неформат», по принципу упрощенной музыки, как ни крути. У меня есть ряд песен, которые именно по этой причине не встанут в радиоэфир, хотя я считаю их интересными, глубокими, правильными, и мне немного грустно от этого. И для меня это странно. Слава богам, что есть Интернет, в котором люди могут услышать любую вещь, форматная она или нет. Я понимаю, что у композиции должен быть потенциал, но вычислять его — не моя задача. Моя задача — влюбиться в песню и влюбить ее в себя, чтобы она, написанная не мной, стала моей до последней запятой.
— Вы не жалеете, что так резко «переметнулись» из андеграунда в попсовый мейнстрим?
— Он выглядел резким со стороны, для меня это все происходило постепенно, осознанно, далеко не быстро и, главное, безболезненно. Меня никто палкой по хребту не бил. Подумать, что я переступила через себя, может только человек, который плохо меня знает. У меня так не бывает. Я никогда не делаю то, что мне не нравится, и не буду этого делать.
— Но ведь, попадая в большой шоу-бизнес, все становятся рабами его законов и того же «формата»?
— Нет, я не считаю себя зависимой. Я никогда не хотела попасть в шоу-бизнес. Честно! Это очень пафосно звучит, но я клянусь, что это так. Я счастлива, что сейчас я в нем, но никогда не рвалась сюда, это не стояло во главе угла. Я очень люблю петь, и не важно, сколько людей в зале, но я знаю, что это точно находит отклик, и по этому поводу никогда не буду лукавить и скромничать. Когда я поняла, что меня может услышать большее количество людей и что эта волна может приобрести совсем другой масштаб, стоит только захотеть, мне, естественно, этого захотелось. Этого хотят все артисты. Когда музыкант говорит: «Я не хочу, чтобы меня слушало много людей», — мне кажется, он врет.
— Ну, и как вам показался большой шоу-бизнес изнутри? Что-нибудь хорошее увидели? А то его обычно клянут на чем свет стоит...
— Да! Масса положительных трендов! Чем дальше, тем больше становится сторонников «живого» звука. Для меня это праздник. Я считаю незазорным ориентироваться на Запад в музыкальном смысле, потому что зарубежные звезды на голову выше нас, они опередили нас на 30—50 лет минимум. Даже самые мейнстримовые, топовые поп-артисты за рубежом — профессионалы. Там живая банда из 15, 20, 30 человек на сцене работает вживую, как идеально настроенный механизм, и каждый делает свое дело. Это то, к чему я стремлюсь с моей командой. Мне хочется верить, что у нас что-то получается. И еще я считаю, что грамотный, дружелюбный, открытый менеджмент — это не карабасы-барабасы, а люди, которые оберегают и любят своего артиста, прислушиваются к его мнению, занимаются своим делом, не мешая, а всячески помогая ему. Так происходит у меня. А я, в свою очередь, помогаю им, потому что прекрасно понимаю, в каком мире мы живем, и не корчу из себя недотрогу-принцессу, которая не будет ничего делать, потому что она вся такая андеграундная. При этом у меня есть замечательная банда из 12 человек. На сольных концертах мы экспериментируем как хотим. Мои продюсеры — Алена Михайлова и Лиана Меладзе — поощряют эти эксперименты. Наша серия «Негромких концертов», проходит с их благословения. Это самый необычный музыкальный эксперимент в моей жизни. Мало того, что песни звучат по-другому, они сыграны без плейбэков, то есть без малейшего компьютерного звука.
— То есть упрямо балансируете на грани авангарда и масскульта? Многие ваши коллеги, более опытные и умудренные годами жизни в шоу-бизнесе, скептически смотрят на подобную форматную эквилибристику в принципе, считая, что сидеть на двух стульях чревато...
— Для себя и для своей команды я считаю (такой подход) основной возможностью музыкального роста. Я вокалистка, но я хочу учиться больше и тоньше взаимодействовать с инструментальной музыкой, с разными ее проявлениями, стилями, мне это безумно интересно. Я не так давно стала понимать какие-то вещи именно про музыку, не про схему работы шоу-бизнеса и взаимодействия себя с ним, а про нечто совсем другое, тонкое, волшебное, про то, что нельзя потрогать. Благодаря своим музыкантам я потихонечку начинаю врубаться. Они у меня все очень опытные, с прекрасным вкусом, и в этом отношении я очень многому у них учусь. На «Негромких концертах» каждый из нашей группы занимается самовыражением. Это не концерт певицы Елки, это выступление живого организма из 15 человек, каждый из которых поддерживает друга и дает тому, кто рядом с ним на сцене высказаться. Программа постоянно изменяется. Нам неинтересно топтаться на месте. В этот раз мы будем работать со струнным квартетом. Кроме того, весенний вариант будет особенно интересно послушать тем, кто был на осеннем, они отличаются по настроению, по эмоции. Тогда это была светлая грусть, а сейчас будет весна в пастельных тонах, спокойная, «текущая», но счастливая. Такая музыка приятная «на ощупь».
— А вы уверенны в поддержке своих поклонников, тех, кто полюбил вас за «Прованс» — а их абсолютное большинство? Они пойдут за вами, какой бы шаг вы ни сделали?
— Мне бы очень этого хотелось. Мне кажется, нельзя делать что-то в угоду слушателям — пусть меня, пожалуйста, поймут правильно! Человек должен принимать артиста, понимать, почему возникают какие-то порывы, желания пойти в ту или иную сторону. Мне очень хочется удивлять своего слушателя, и не сменой одежды семь раз в день, а музыкой, и, конечно, мне хочется отклика. В любом случае, я занимаюсь своим делом с большим желанием и для того, чтобы это кто-то услышал. Я делаю то, от чего мне очень хорошо, и, конечно, мне хочется, чтобы это «хорошо» отражалось на лицах, в глазах людей, которые ко мне приходят. А если мне будет плохо, тогда никто мне не поверит. Перед большими концертами я очень волнуюсь. Подготовка к ним — безумно интересное занятие, но каждый раз оно напоминает первый экзамен, перед которым ты с ума сходишь от страха.
— А что вам дают «громкие» концерты на контрасте с вашими «Негромкими концертами»? Есть ли разница для вас?
— В принципе, это мой формат. В «Негромких концертах» я до сих пор продолжаю нащупывать почву, искать путь, там я более строгая, спокойная. Мои же привычные выступления — это тот угар, отрыв, в который, например, уходят по пятницам-субботам люди, всю неделю сидевшие в офисе. Для меня это то же самое. Я позволяю себе на сцене то, что в жизни никогда не позволяю, и это та же самая я, но которой можно чуть-чуть больше.
— Не так давно вы были просто «нишевой» певицей. Из той жизни вам пригодились какие-то уроки?
— До моего приезда в Москву у меня было семь интересных лет скитаний по стране в составе ужгородской команды КВН «Палата №6». Мы далеко не роскошно путешествовали, я видела много чего и даже пела в деревяшку вместо микрофона перед самой странной аудиторией в разное время суток. У нас были халтуры в пять часов утра перед пьяной публикой в смешных прибрежных ночных клубах. Это мой фундамент, то, благодаря чему я твердо стою на земле. Когда от того, как ты себя ведешь, зависит — полетит в тебя пустая бутылка из-под шампанского или нет, и ты реально ходишь по лезвию, — это и есть настоящая школа жизни. Если ты это прошла, тебе потом вообще ничего не страшно: ни плохой саундчек, ни неожиданная реакция слушателей, потому что это все уже было, но в более жестком виде и без какой бы то ни было охраны под сценой. Не было ничего, чем бы ты мог себя обезопасить. Первые сценические опыты в Москве дали мне незабываемые ощущения от возможности общаться с каждым своим поклонником лично. Когда их у тебя немного, ты по-честному знаешь их по именам. Очень круто, что некоторые из самых первых поклонников с нами до сих пор и даже стали нашими друзьями, переросли забавный детский фанатизм. Со многими мы уже сотрудничаем. У нас есть Гриша. Он один из первых поклонников, который, как сейчас помню, стоял 4 часа под клубом в минус 18 с розочкой и ждал меня окоченевший, когда меня еще вообще никто не знал. Он так волновался, что не мог выдавить из себя ни слова и приходил ко мне на концерты с открытками. Потом Гриша сходил в армию, потом начал спокойно излагать свои мысли, потом стал фотографом, потом востребованным фотографом, и теперь мы работаем вместе. Надо сказать, он уже не имеет ничего общего с тем смешным парнишей с розочкой. Есть еще несколько таких людей. Мы растем вместе со своими поклонниками, и так происходит потому, что в свое время у меня была возможность лично познакомиться с каждым из них. Я все время делаю акцент на том, что я тоже человек, такой же, как и они. Десять лет назад Лагутенко по этому поводу сказал гениальную фразу: «Милые девочки, у меня есть пупок». У меня тоже есть пупок и все остальные части тела.
— С удовольствием поглазеем на них 19 апреля на церемонии ZD AWARDS, а потом и на вашем сольнике в МДМ! Спасибо за интервью!
